Это – мои воспоминания о 1990-х. Практически все то десятилетие - за исключением двух отъездов на учебу за границу - я прожил в Беларуси: сначала в Белорусской Советской Социалистической республике, а с декабря 1991-го - в Республике Беларусь.

Девяностые в Беларуси были временем хаотичным, странным и поначалу очень свободным. Но уже во второй половине десятилетия эта свобода начала скукоживаться, и в стране установился авторитарный режим президента Александра Лукашенко. И все же меня больше интересуют не глобальные события тех лет, не политические перемены, а детали повседневной жизни, которые постепенно стираются из памяти, и хочется их сохранить.

Несколько раз девяностые были временем действия моих прозаических текстов, прежде всего - романа "Варшава". Этот роман был написан почти двадцать лет назад, и в нем события и детали моей жизни переплелись с авторским вымыслом. Я давно не перечитывал "Варшаву" и не стал этого делать сейчас: задачи умышленно не повторять того, что включено в роман, у меня нет. Пусть существуют две версии "моих девяностых" – одна в виде художественной прозы, другая – в виде воспоминаний.

В этом эссе я кое-где использовал материал колонок, написанных в 2012-13 годах для белорусского онлайн-журнала 34mag.net и своих постов в соцсетях. Но в общем объеме все это занимает незначительное место, большая часть текста написана летом 2022-го года.

1. Деньги

В девяностые, с приходом капитализма деньги стали иметь гораздо большее значение, чем при "советском строе". Или, возможно, для меня это было так, потому что как раз в начале 90-х я уехал от родителей и начал сам зарабатывать себе на жизнь.

В 1992-м году одним из первых признаков того, что мы живем уже в другой стране, стало введение национальной валюты - белорусского рубля. Выглядели первые купюры несерьезно: маленькие по сравнению с советскими рублями, да еще и с изображением животных: белки, зайца, бобра, волка. Белорусские рубли стали сразу же презрительно называть "зайцами".

Вводя "зайцев" в обращение, национальный банк Беларуси очевидно понимал, что высокая инфляция неизбежна, и сделал "ход на опережение": белорусские рубли обменивались на советские по курсу 1:10. То есть, на купюре с изображением белки было написано "50 копеек", но она соответствовала пяти советским рублям, и так далее. Это было достаточно странно и вносило путаницу, но постепенно люди привыкли.

Помню, как в мае 1992-го года я ехал ночным поездом из Могилева в Минск узнавать про поступление в иняз, и проводница плацкартного вагона отказалась принять за постель "зайцы": "Нам сказали не принимать такие деньги". Но скоро "зайцев" стали принимать везде.

А через год, летом 1993-го года, Россия выпустила новые рубли, которые уже не поставлялись в Беларусь в неограниченном количестве, и "заяц" стал единственной валютой. Российский рубль теперь нужно было покупать у валютчиков, как доллар или немецкую марку, и его курс постоянно рос. Благодаря этому стало выгодно ездить торговать в Россию, и многие, кто занимался "челночной" торговлей, переориентировались с Польши на Россию.

Но главной валютой девяностых был, конечно, американский доллар. Когда я в первый раз увидел доллары – точно не помню. Скорей всего, в первый год учебы в Минске – 1992/93. Я занимался тогда мелкой спекуляцией, и часть вырученных денег переводил в доллары. Деньги это были небольшие, и поэтому купюры были малых номиналов: один доллар, пять, десять, максимум – двадцать.

Дойчмарки тоже были в ходу, и их я тоже покупал, но они запомнились меньше. Кстати, тогда некоторые магазины торговали за валюту, и я помню, как купил в одном из них – на углу улиц Якуба Коласа и Сурганова – высокие белые кроссовки adidas за 39 дойчмарок. Сумма была для меня очень большой.

Уже тогда существовали обменники, но валюту покупали и продавали в основном у валютчиков возле Комаровского рынка. Они стояли там чуть ли не живой цепью, один рядом с другим. Помню забавную ситуацию, когда я покупал доллары, а рядом мужик ответил на вопрос другого валютчика о том, сколько баксов он хочет купить: "Штук двадцать". Валютчик удивленно переспросил: "Двадцать штук баксов?". Для него "штука" была тысячей, для мужика – одним долларом. Двадцать тысяч долларов были в Минске 1993-го года огромной суммой: столько стоила хорошая квартира. Кстати, возле Комаровки меня и "повязали" через несколько лет, в сентябре 1999-го, когда я хотел продать доллары, а "валютчиком" оказался мент.

Начиная с 1992-го года курс доллара к белорусскому рублю постоянно рос. Поэтому было выгодно, например, переводить зарплату, полученную в рублях, в доллары, а потом постепенно их обменивать на "белорусские": цены на продукты и товары белорусского производства росли не так быстро, как доллар. Помню диалог между двумя студентами в столовой иняза: один просил у другого взаймы какую-то сумму в "белорусских" и говорил, что отдаст "по курсу": семьдесят центов.

На вещевых рынках цену сразу называли в долларах, но платить можно было и долларами, и "белорусскими" - в пересчете по "рыночному" курсу на тот момент.

Сколько стоил доллар, я не помню, а в первой же статье, найденной в интернете, прочитал, что в середине 92-го курс "зайца" к доллару был 150, а к августу 1994-го – уже 27000. В том месяце была проведена деноминация, убрали один ноль, и курс стал выглядеть чуть более прилично – 2700. Но, опять же, если верить той статье, к концу года "зайчик" упал почти в четыре раза: до 10590 рублей за доллар.

А в 1995-м году – это я уже помню – падение рубля вдруг остановилось, и весь год курс держался примерно на одном уровне. Одновременно открывались все больше обменников и, возможно, принимались какие-то меры против валютчиков. Может по этим причинам, а, может, еще и потому, что при стабильном рубле люди стали меньше переводить заработки в доллары и меньше "сдавать" валюту, спрос на услуги валютчиков упал, и они постепенно исчезли. Где-то я тогда прочитал, что некоторые из них переключились на продажу контрабандных сигарет – там же, у Комаровки. Тогда ввели акцизные марки, и в легальной продаже сигареты заметно подорожали. Контрабанда, естественно, стоила дешевле. Сигареты предлагали бабушки-пенсионерки, а бывшие валютчики тусовались за киосками, пополняя товарные запасы бабушек.

Помню, что в 1996-м нацбанк ввел "валютный коридор" для белорусского рубля, за пределы которого его курс вроде как не должен был выходить. Но верхняя планка "коридора" была достигнута еще весной. Обменники не имели права продавать доллар выше этого курса, и сложилась ситуация, когда доллар можно было продать, но практически нельзя было купить. Помню, как стоял в очереди у обменника, дожидаясь, что кто-то продаст доллары, и их можно будет купить. Иногда это действительно удавалось. Был установлен лимит на продажу в 500 долларов в одни руки, но для меня это было огромной суммой (почти зарплата за два с половиной месяца), и лимит особой роли не играл.

Вернулись и валютчики, но стоять на тротуаре, да еще и с табличкой "$ DM" они не могли: милиция их гоняла. Вообще, не помню, чтобы я имел дело с валютчиками в 1996-98-м годах. Какие-то сделки происходили со знакомыми, которым нужно было продать или купить доллары. В 1996-97-м переводить доллары в безналичные рубли по хорошему курсу (нужно было вносить деньги за долевое участие в строительстве квартиры) через какую-то стремную фирму помогал мне коммерческий директор газеты, где я работал. Помню, он меня инструктировал, что делать, если деятельностью фирмы заинтересуются "компетентные органы" и увидят, что фирма переводила мне "охуительные суммы", как он выразился. "Говорите, что это – оплата переводов с английского, - объяснял он, обращаясь ко мне строго на вы. - Вы делали много разных переводов. Спросят, на какую тему – говорите, что на разные. Автомобили, экономика, все, что угодно. Договоров никаких не подписывали, встречались с человеком в метро. Выглядел он обычно, среднего роста, среднего возраста, никаких особых примет".

К счастью, никто никогда мной не заинтересовался.

Ситуация с нереальным "официальным" курсом и реальным курсом черного рынка продлилась как минимум до моего отъезда из Минска летом 2000-го года. В последний год жизни там я в основном обменивал доллары у валютчиков, тусовавшихся в кафе рядом с Макдоналдсом у метро Октябрьская. Валютчики там были всегда одни и те же, я с какого-то момента здоровался с ними за руку, а однажды наблюдал такую сцену: к ним подошли два мента, но валютчики вели себя нагло, в ответ на угрозы ментов лишь огрызались. Как мне говорили, их крышевал КГБ.

При нелегальном обмене валюты был и риск "кидалова". Меня "кинули" дважды. В первый раз это было примерно в начале 1995-го года. Мне нужно было купить довольно большую по тем временам сумму – 100 долларов. Это было время, когда обменников становилось уже много, но и валютчики по-прежнему "работали": они стояли прямо у обменников и перехватывали клиентов, предлагая лучший курс. Я подошел к обменнику. Валютчик спросил, что я меняю. Я ответил, что нужно сто баксов. Он предложил лучший курс, чем в обменнике. При покупке "сотки" выигрыш был заметным. "Зайчиков" у меня была большая пачка, валютчик взял ее у меня и начал пересчитывать. Потом вдруг сказал: "Осторожно, менты!" и спрятал деньги за спину. Никаких ментов я не увидел. Валютчик продолжил считать деньги, потом – не помню уже, под каким предлогом – отказался от сделки и вернул мне деньги. Тут же ко мне подошел второй, и сказал: "Пересчитай сам, а то скажешь, что я тебя обманул". Я начал пересчитывать. Он все это время держал в руках стодолларовую купюру, зачем-то загибая ее углы. Скоро я понял, зачем. Тот же трюк – "Менты!", - и вместо "сотки" с загнутыми углами, на которых номинал был обозначен цифрами, у него в руках появилась купюра в один доллар. Я к тому времени прекрасно знал, как выглядит президент США на каждой купюре, и понял, что должно было произойти. Я сказал, что менять не буду, передумал. "Что ты, как джоник?" – сказал валютчик. Но я все равно ушел. Кидалова на 99 долларов я избежал, но на 30 с лишним долларов меня они все же кинули: первый валютчик успел вытащить из пачки часть купюр, прежде чем вернуть ее мне. Скоро я прочитал в газете, что в Минске орудуют "залетные" бандиты, специализируясь на кидалове при обмене валюты.

Второе кидалово произошло весной 1998-го года. Я стоял в очереди в обменнике в Малиновке, где тогда жил. Подошел невысокий мужик средних лет в кожаном пальто – бандитского вида, но тогда таких было много, и это меня не смутило. Сказал, что нужно обменять 50 долларов из "сотки". У меня как раз был полтинник, и я вышел с ним на улицу. Я отдал ему купюру в пятьдесят долларов и белорусских рублей еще на пятьдесят. Он отдал мне "сотку". Почему я толком ее не рассмотрел – не знаю. На тот момент я подержал в руках уже много долларовых купюр разного номинала. Но в тот день я обосрался. И только чуть позже, внимательно рассмотрев купюру, я понял, что она фальшивая: напечатана на другой бумаге, и цвета отличаются. К счастью, часть потерянных денег я смог восстановить: через знакомого со связями в бандитских кругах я смог эту купюру продать за 30 долларов. Могу предположить, что потом с ней стало.

Летом 2000-го я переехал в Москву, где ситуация с валютой была не такой, как в Минске: доллары и марки можно было свободно купить в одном из многочисленных обменников, а валютчиков не было вообще.

2. Музыка

Я начал активно ходить на концерты в конце 1980-х, когда жил в Могилеве. Самым популярным "форматом" тогда был рок-фестиваль. Рок-музыка только что вышла из подполья, и, по иронии, организацией рок-фестивалей занялись в основном бывшие (или настоящие) комсомольцы: те, кто еще недавно эту же самую рок-музыку гнобил и высмеивал.

Названия первых рок-фестивалей в Могилеве были "совковыми": "Диалог", "Калейдоскоп". Но игравшие там музыканты с "совком" ничего общего не имели. На фестивали съезжались группы со всего Советского Союза, в том числе, уже популярные тогда или в будущем - от "Калинового моста" до "Ногу свело" и первой, бобруйской, инкарнации "Би-2".

Примерно к 1990-му году мода на рок пошла на убыль, и третий, самый "грандиозный" по планировавшемуся составу участников "Диалог" (ожидались "Гражданская оборона", Янка и "Аукцыон") не состоялся по банальной причине: билеты в предпродаже не раскупались.

В октябре 1991-го в могилевском театре кукол прошел более камерный, чем предыдущие фесты, и одновременно более андеграундный фестиваль "Будь спок!"

Это был мой последний крупный рок-фестиваль в Могилеве (меньше, чем через год я уехал в Минск) и, пожалуй, последний местный фестиваль "всесоюзного масштаба": участвовали группы не только из Беларуси ("Сад" из Бреста, "Мама дала банку" из Витебска, "Эдгар По" из Гомеля и много других), но и московская "Резервация здесь", киевская "Карательная психиатрия", питерский бард Дмитрий Ельчин и "Минула юнь" из Ивано-Франковска. До формального распада Советского Союза оставалось полтора месяца, а фактически он уже состоялся.

Как и многие другие фестивали той эпохи, "Будь спок" был "винегретом" из групп разных стилей, некоторые из которых к андеграунду относились очень условно – например, арт-роковый могилевский "Конвент". Помню еще одну могилевскую группу, популярную на тот момент – "Место распродажи иллюзий", сокращенно – "МеРаИл" с вокалистом по фамилии Гребенщиков.

Также выступали главные на тот момент белорусские андеграундные звезды - группа "Ы-Ы-Ы" с давно уже покойным фронтменом Васей Шугалеем. Там же состоялось одно из первых концертных выступлений группы "Нейродюбель" во главе с также уже покойным Александром Куллинковичем, которое я, к сожалению, пропустил.

В Минске, куда я переехал, поступив учиться, осенью 1992-го, ситуация с концертами была несколько другой. Топовые группы вроде ДДТ или "Наутилуса" играли на стадионах, во дворце спорта и на других подобных площадках. Менее популярные, например, "Ляпис Трубецкой", тогда еще не раскрутившийся на весь бывший СССР, выступали во дворцах культуры.

Через пару лет появились и первые клубы - я имею в виду клубы, где живьем выступали преимущественно рок-музыканты: рейв и прочая танцевальная музыка со своей собственной клубной системой и диджеями прошла мимо меня.

Первый минский клуб с живыми концертами, который я помню – "Три поросенка" во Дворце культуры тракторного завода. Открылся он в 1994-м, а в первый и единственный раз я попал туда в мае 1995-го - на концерт моих могилевских друзей, группы Graveyard Shift, которую туда и пристроил, передав демо-кассету арт-директору.

Когда вспоминают про то, что в девяностые музыканты играли в клубах "за пиво", это – вовсе не метафора, призванная подчеркнуть, какими низкими были гонорары. В "Трех поросенках" группе действительно в качестве гонорара выдали ящик пива – причем сразу же после сета. Я активно участвовал в его употреблении и выступление второй группы –витебчан "Мама дала банку", которых впервые увидел на фестивале "Будь спок!" в Могилеве, помню плохо.

Концерты в "Трех поросенках" проходили раза два в месяц. Скоро клуб закрылся, но появились новые, и к 1996-му году концертно-клубная жизнь в Минске по-настоящему активизировалась.

Клуб "Six Pistols" находился в полуподвальном помещении на улице Платонова. В феврале 97-го я пришел туда на "День рождения Курта Кобейна". Группа, оставшаяся для меня безымянной, играла каверы на песни "Нирваны". Я запомнил, что один из музыкантов был в турецком свитере, каких не носили уже лет шесть.

Когда музыканты, отмучавшись, ушли со сцены, включили настоящую "Нирвану". Это был, пожалуй, пик ее труднообъяснимой популярности в бывшем СССР. Но уже летом того же года "главной группой" для многих постсоветских тинейджеров стала The Prodigy.

В тот вечер в "Шести пистолетах" народ вдохновенно танцевал под "Нирвану" на узком пятачке перед сценой. Тинейджеры трясли мокрыми от пота волосами, подпевая каждому треку. Две девочки лет по шестнадцать с нашивками на рюкзаках "I Hate Myself and Want to Die" страстно целовались.

Потом музыка резко оборвалась. Оказалось, что у входа в клуб "нарисовались" несколько скинхедов и набили морду курившему там барабанщику игравшей перед этим группы. Охранники разрулили ситуацию, скинхеды слились, и "дискотека" продолжилась. Позже клуб переехал в другое место и переключился на электронику.

Еще один известный минский клуб 90-х – "Cosmopolitan" рядом с гостиницей "Беларусь". Принадлежал он Белорусскому союзу молодежи – новой инкарнации комсомола. Обычно бывшие комсомольцы в деятельность клуба не вмешивались, но однажды перед концертом на сцену зачем-то вылезли дядька и тетка средних лет и начали в уже забытом стиле советских партсобраний рассказывать о "культурно-массовой работе", которую проводит клуб.

Репертуарная политика "Космополитена" была предельно эклектичной. В клубе играло много молодых неизвестных групп, отсортированных по стилям: в один день, например, - панк, в другой – металл, в третий - рэп.

На одном из панк-концертов в начале 1998-го года дебютировали будущие одноразовые звезды постсоветского пространства – "Леприконсы" (название они тогда еще писали латиницей – Lepricons). Ребята начинали с панк-рока с элементами ска и в первый год своей концертной деятельности играли в альтернативных клубах. Это были веселые, слегка хулиганистые пацаны-панки. Помню, на каком-то другом концерте фронтмен выдал такую вот "телегу": "Есть девочки хорошие, они дают просто так, а есть плохие – только за шоколадку или жвачку".

Алкоголя в "Космотполитене" не продавали, поэтому на концерты приходили уже "подготовленными". На дебютный концерт "Леприконсов" пришло человек двадцать панков, и они устроили довольно жесткий слэм. Я услышал, как перерыве между песнями один панк сказал другому: "Зачем ты пытался выбить мне зубы?". Особенно публике нравился будущий хит "Леприконсов" – "Ла-ла-ла". Его даже сыграли повторно, на бис.

Ближе всего к центру города находился "Риф-клуб" на пересечении Немиги и Романовской Слободы. Пожалуй, главный концерт, который там прошел, - это выступление "Аукцыона" осенью 1997-го, на пике популярности группы у местной продвинутой тусовки. Собралось столько народу, что процесс входа занял чуть ли не час, но концерт того стоил. В "Риф-клубе" играл в том же году один из первых своих минских концертов и "Сплин". Через несколько месяцев "Гранатовый альбом" и особенно трек "Орбит без сахара" сделали группу суперпопулярной, и ее следующее выступление было уже на площадке побольше – в концертном зале "Минск".

Для меня клубом "номер один" была "Резервация" на улице Беды рядом с универсамом "Рига". Когда точно открылся клуб, я не помню. Сам я в первый раз пришел туда осенью 1996-го, на концерт "Нейродюбеля". Запомнился кавер на песню из фильма "Приключения Буратино", в которой вместо "Бу-ра-ти-но" пели "Лу-ка-шен-ко". Естественно, это не было панегириком белорусскому президенту.

"Резервация" быстро набирала обороты. Там играли уже не только местные группы, но и российские, оказавшиеся слишком андеграундными, например, для концертного зала "Минск". (Кстати, в "Минске" в те годы – сейчас это трудно себе это представить – менты запрещали зрителям вставать с мест, и даже концерт "Алисы" в начале 1997-го года был "сидячим").

С осени 1997-го я работал на улице Богдановича, в двух остановках на троллейбусе от "Резервации". Суббота была рабочим днем. Благодаря свободному графику я приходил в тот день на работу попозже и часто прямо из офиса шел на ночной концерт – самые интересные концерты проходили в ночь с субботы на воскресенье.

Сколько стоили билеты на концерты, я уже не помню. Но при моей средней по минским меркам зарплате я без особого напряга для своего бюджета каждую субботу платил за вход и несколько бутылок пива в "Резервации".

Зимой 1997-го в Минск в первый раз приехал "Король и шут". До массового психоза вокруг этой группы оставалось еще года два, ее знали лишь немногие люди, которым – как мне, - попался их первый альбом "Камнем по голове".

Перед сетом "Короля и шута" в туалет зашел их басист по прозвищу "Балу". Я стоял в очереди к писсуарам и кабинам. Балу осмотрелся, сказал "Мне сейчас на сцену" и помочился в раковину.

Выступление "КиШа" получилось веселым. Народ слэмовал, а Горшок, демонстрируя челюсть с отсутствующими зубами, общался с залом междометиями вроде "безпиздынахуйебтвоюмать".

Несколько раз в "Резервации" играли любимцы местной растаманской тусовки москвичи "Джа Дивижн" с вокалистом Герой Моралесом. Здесь же выступали питерские "Н.О.М." и "Пилот". Частыми гостями были местные "Леприконсы", "Буржуазия" и "Распилил и выбросил".

В 1998-м "Резервация" закрылась: по слухам на помещение позарился Белорусский патриотический союз молодежи, еще один наследник комсомола. Правда уже через несколько месяцев клуб снова открылся на том же месте, но под новым названием – "Зона" - и просуществовал до начала 2000-х.

Конечно, кроме посещения концертов, в девяностые я слушал и много музыки на разнообразных носителях.

Виниловые пластинки в начале 90-х пережили в бывшем СССР кратковременный бум - в связи с появлением первых частных лейблов и выпуском огромного количества альбомов - в том числе, пиратских. Уже к середине десятилетия винил начали вытеснять компакт-диски, но все это время основным носителем для многих оставались компакт-кассеты.

Первый кассетный магнитофон появился у меня в 18 лет. До этого я в основном слушал винил и бобины старшего брата, у которого была неплохая фонотека. Но скоро стало понятно, что в кассетном самиздате есть много того, чего на виниле нет и, скорей всего, никогда не будет.

Кассетные магнитоальбомы неофициальных советских групп, а также множество альбомов, переписанных с западных – "фирменных" - виниловых дисков, распространялось тогда через студии звукозаписи. В Могилеве студия звукозаписи на пересечении Пожарного переулка и Ленинской улицы существовала как минимум с начала 1980-х.

Я попытался найти в интернете информацию о статусе подобных студий в условиях жестко контролируемой государством плановой экономики. Судя по тому, что я узнал, они работали в рамках системы "бытовых услуг", и тупое государство, разрешив им существовать, не слишком контролировало детали их деятельности, включая соблюдение авторских прав. Ясно, что по современным понятиям это было пиратством.

Каталоги могилевских студий звукозаписи состояли почти сплошь из отечественного и западного мейнстрима, и я записывал на кассеты в основном то, что находил у друзей и знакомых.

Так осенью 1990-го я переписал себе с кассеты одногруппника по Могилевскому машиностроительному институту случайно попавшие к нему два альбома "Гражданской обороны" – "Как закалялась сталь" и "Все идет по плану".

Как я выяснил позже, эти тридцатиминутные альбомы были записаны не в полном виде. Кто-то "порезал" их, чтобы вместить оба на одну сторону стандартной 90-минутной кассеты. Но даже треков, попавших на ту кассету, было достаточно, чтобы "зацепить" меня на долгие годы.

Среди первых моих записей были также магнитоальбомы альбомы "Кино", "Аквариума", "Зоопарка", "Звуков Му" и многих других отечественных групп, только что выбравшихся из андеграунда.

Летом 1991-го я ездил в Питер. Одной из целей было записать в рок-клубе альбомы, которые в Могилеве я найти не мог. Рок-клубовская студия звукозаписи впечатлила ассортиментом (там, например, я впервые увидел название группы "Хуй забей" и название ее альбома "Лирика задроченных бюстиков"). Но записал я не эту группу, а редкие альбомы "Обороны" и "Аквариума".

Переехав в Минск, я обнаружил студию звукозаписи с непопсовым каталогом рядом с инязом, на улице Захарова. Сначала я записывал в ней альбомы русскоязычных андеграундных групп, а потом переключился на западную инди-музыку, о которой к тому времени узнавал все больше.

Примерно через год в киосках появились кассеты с оформлением –вложенными в них цветными вкладками с обложкой альбома и списком треков. Кассеты эти были пиратскими, стоили недорого, и их появление практически убило бизнес студий звукозаписи. Студия на Захарова просуществовала до конца десятилетия – в основном, за счет того, что в каталоге было много редкостей и благодаря дополнительному бизнесу – прокату видеокассет. В любом случае, года с 1997-го я в той студии ничего уже не записывал, потому что почти полностью перешел с кассет на компакт-диски.

Пираты, тиражировавшие аудиокассеты с оформлением, не заморачивались тем, чтобы выпустить альбом полностью: альбом хронометражем в 48 минут спокойно писали на 46-минутную кассету, просто убирая один трек (или даже обрезая его). По этой причине, а также потому, что ассортимент пиратских кассет редко выходил за пределы мейнстрима, я покупал их редко.

Компакт-диски появились в минских "коммерческих" магазинах году в 1992-м. Это были "фирменные", западные CD, и стоили они соответственно: 12-20 долларов. С такой ценой они были мало кому по карману, тем более что и "лазерный" проигрыватель стоил дорого.

Но уже через пару лет ситуация изменилась. С одной стороны, в продаже появились более или менее доступные по цене магнитофоны-"мыльницы" с проигрывателем компакт-дисков, с другой – в бывший Советский Союз хлынули пиратские диски из Болгарии и Китая. Болгарская продукция скоро вытеснила китайскую благодаря более высокому качеству. Цена болгарского пиратского компакт-диска была стандартной: 4 доллара. "Фирменные" по прежнему стоили от 12 баксов и выше.

У меня первый "компакт" появился раньше CD-проигрывателя. Летом 1994-го году я попал в международный молодежный лагере в Англии. В качестве "культурной программы" там по вечерам выступали разные группы, и музыкант одной из них подарил мне CD-сборник с песней группы. Слушать диски мне было еще не на чем, и этот диск просто валялся у меня целый год, пока я не купил "мыльницу" с компакт-диском.

Среди первых моих "компактов" были альбомы "Гражданской обороны" - "Прыг-скок" и "Сто лет одиночества". Диски были "фирменными", на одном стояло "Made in Germany", на другом - "Manufactured in Austria". Тогда заводов по производству компактов в России еще не было, и диски печатали в Европе. Поэтому и цена была немаленькой: в районе 15 долларов. Только через несколько лет появились "упрощенные" издания - с одной только обложкой, без буклета. Альбомы "Г.О." в таком оформлении выпускал лейбл "Хор".

Пиратских дисков я практически не покупал - разве что пару раз, чтобы послушать альбом, не настолько интересный, чтобы покупать его на "фирменном" компакте.

Году в 1996-м я узнал про пластиночный "толчок" в Минске - в кинотеатре "Вильнюс". Официальное название у него было еще советское: "клуб филофонистов". По воскресеньям в фойе кинотеатра тусовались несколько десятков чуваков и мужиков постарше (девушек было мало), держа в руках свои "компакты", предлагаемые на обмен или продажу.

За столами сидели несколько мужиков с целыми коробками новых пиратских CD. Для них это было дополнительным заработком к основной работе. На каких условиях "клуб" располагался в кинотеатре, я не знаю. Брали ли там плату за вход? Не помню. Если и брали, то совсем уж номинальную. Позже "филофонистов" из кинотеатра выгнали, и они переместились сначала в сквер поблизости, а потом в ДК тракторного завода.

Сам я посещал этот толчок, что-то обменивая, продавая и покупая, практически до отъезда из Минска в 2000-м году. К тому времени я уже узнал о новом музыкальном формате – компьютерных файлах с расширением .mp3 и начал слушать треки на сайте mp3.com.

3. Торговля

Элементы капитализма пришли в Советский Союз еще в конце 80-х, когда были разрешены кооперативы. Но по-настоящему свободный капиталистический рынок – в котором в той или иной форме могли участвовать обычные люди – сложился в начале 90-х. Советская экономика рушилась, заводы и фабрики закрывались или приостанавливали производство, но одновременно появлялись новые возможности для заработка – например, перепродажа практически любых вещей и "коммерческие поездки" за границу (более "красивое" название – "шоп-туры" – появится позже).

В первые годы учебы в Минске – примерно с 1992-го и до конца 1995-го – я зарабатывал перепродажей всяких товаров – от кассет до поддельных кошельков Hermes, - находя их на рынке, в магазинах и киосках по более низкой цене и сдавая в комиссионные отделы по более высокой.

Да, в экономическом хаосе первых лет капитализма это было возможно и хоть и не приносило больших денег, но оказывалось существенной прибавкой к стипендии (часто эту стипендию заметно превышавшей).

Тогда практически рядом уживались киоски, продававшие всякий ширпотреб, государственные магазины, только что открывшиеся "коммерческие" магазины и вещевые рынки.

В Минске главный рынок был на стадионе "Динамо", в Могилеве – на "Спартаке". В Минске под торговлю была отведена вся территория стадиона, кроме трибун, а в Могилеве торговали и на трибунах, и на беговых дорожках вокруг футбольного поля – разве что не на самом поле.

Уже тогда появлялись достаточно крупные "торговцы", которые ездили за товаром в Турцию, а потом продавали его сами или через "реализаторов" (хотя слово, кажется, появилось позже). Они развешивали на своем торговом месте десятки кожаных курток или пар джинсов. Но можно было прийти на стадион и с одной вещью. По рынку ходили сотрудники, требуя оплатить "место", но плата, насколько я помню, была символической.

Несколько раз я сам выходил на рынок, но исключительно с крупными вещами – в Могилеве продал не понравившуюся мне кожаную куртку, которую папа привез из Польши, и музыкальный центр (тоже из Польши), а в Минске – уже осенью 1994-го года – свою старую (хотя и в очень хорошем состоянии) косуху, потому что привез из Англии "настоящую". Но перепродажей я занимался исключительно через комиссионные отделы, времени постоянно стоять на рынке не было.

Да, случился еще эпизод с торговлей пивом у вокзала в Минске – на первом курсе – но эта история быстро закончилась после общения с ментами и рэкетирами.

В 1993-94-м я три раза съездил в "коммерческие поездки" в Польшу. Это был уже более крупный масштаб торговли. Поездка – при благоприятных обстоятельствах – приносила до 100 долларов прибыли, что тогда считалось хорошими деньгами.

Поездки в Польшу были прибыльными потому, что многие товары – от хозтоваров, игрушек и постельного белья до сигарет и водки – в бывшем СССР стоили гораздо меньше, чем в Польше. Постепенно они все-таки дорожали, и в какой-то момент такие поездки потеряли смысл.

Торговать в Польшу ездили не только из Беларуси, но и из западных областей России и Украины. Организацией поездок занимались многочисленные турфирмы, и стоило это не очень дорого. В голове вертится цифра в 10 долларов плюс примерно столько же в белорусских рублях. В эту сумму входила дорога туда и обратно, перемещение по Польше и "разрешительная запись" в паспорте.

С Польшей, как и с другими соцстранами, у СССР существовал безвизовый режим, который сохранился и после распада Советского Союза. Но на каждую поездку нужно было получать "разрешительную запись" в ОВИРе – отделе виз и регистрации. Это был штамп в загранпаспорте, который ставили практически всем. Никто никого не проверял, но формальная процедура соблюдалась: нужно было предъявить документ, объясняющий, зачем ты едешь за границу. Любая "турпоездка" – даже на торговлю в Польшу – была основанием для разрешительной записи, и вопросов не возникало.

Так получилось, что мой загранпаспорт был выдан МИДом, а не ОВИРом, и для первого выезда в Польшу мне понадобилась "командировочное удостоверение". Турфирма выдала мне какую-то бумажку на факсовой бумаге, польский пограничник действительно спросил, есть ли у меня "командировка", и эта бумажка его устроила.

Торговать в Польшу тогда ездили самые разные люди – от молодых парней, которые закончили школу и не хотели идти на завод, до рабочих и инженеров тех же заводов, а в одну поездку, помню, ездил и начальник цеха одной из могилевских фабрик.

Некоторые занимались в Польше "перекупкой": зная цены на большую часть ассортимента, они по дешевке скупали остатки товара у тех, кто не смог его распродать и везти обратно не хотел, а также у тех, кто по незнанию выставил слишком низкую цену. Потом они все это перепродавали тут же на рынке по более высокой цене.

Самым прибыльным товаром были сигареты, водка и спирт Royal, продававшийся тогда в каждом киоске. Да, было время, когда в любом киоске, кроме шоколада, зубной пасты и батареек, можно было купить водку, вино и пиво. Но это был и самый рискованный товар: могли отобрать на границе таможенники – как белорусские, так и польские, - и могла уже в Польше остановить полиция и устроить в автобусе обыск.

В одной из поездок я слышал историю про двух работниц климовичского водочного завода, которые успешно обманули польскую таможню: они взяли с собой несколько больших пластиковых бутылок, наполненных водкой, а также много стеклянных водочных бутылок, этикетки и машинку, с помощью которой бутылки закрываются пробками. Таможенники на все это хозяйство, распределенное по всему автобусу, внимания не обратили, и девушки, разлив водку по бутылкам, наклеив этикетки и закрыв бутылки пробками, сделали хороший бизнес.

Официально было разрешено провозить в Польшу литр крепкого алкоголя на человека – две бутылки водки или одну бутылку "Рояля", - но большинство торговцев старались спрятать в своих вещах побольше бутылок. Иногда дополнительный алкоголь удавалось провезти, иногда – нет. Считалось, что и от белорусских, и от польских таможенников можно откупиться взяткой, но с польскими договориться было сложнее – из-за языкового барьера и общей несговорчивости.

В поездках рассказывали всякие истории про коррумпированных таможенников – у одного (белорусского) якобы внутри кителя были пришиты специальные карманы для бутылок, получаемых в качестве взятки. По рассказам, он заходил в вагон уже пьяным, выбирал кого-то наобум, начинал "докапываться" и не уходил, пока ему не давали две бутылки водки и взятку в долларах – десятку, а то и двадцать. Теоретически белорусская таможня могла ссадить с поезда любого: тогда еще действовала давно устаревшая инструкция, по которой вывозить можно было товара на сумму не больше 5 тысяч белорусских рублей. Осенью 1993-го это было примерно два доллара.

В мою первую поездку таможенник, выбрав своей жертвой соседку по купе – женщину лет сорока – осмотрел ее вещи и ссадил с поезда. Дать ему взятку она то ли не успела, то ли не захотела. Всего с поезда тогда ссадили человек пять.

Перед польской таможней в вагоне обсуждали идею выставить по бутылке водки из каждого купе в качестве взятки, но так и не смогли договориться. В итоге польские таможенники тщательно обыскали каждое купе и отобрали весь спирт и всю водку сверх нормы. Все бутылки сложили в большой плотный полиэтиленовый пакет и отправили меня – как самого молодого – отнести конфискованные бутылки в отдел таможни в здании вокзала. Так я и шел вдоль всего поезда, согнувшись под тяжестью бутылок – но ни одной не разбил!

"Коммерческие поездки" в Польшу как правило проходили по стандартному сценарию. Если ехали поездом, то высаживались в Сокулке, на небольшой станции сразу же за польской границей, и пересаживались на автобус, предоставленный польской турфирмой. Поезд отправлялся поздно вечером, прибывал в Сокулку – с учетом времени, потраченного на таможенные и пограничные процедуры – ближе к обеду. После этого довольно долго ехали вглубь Польши: у самой границы торговать смысла не было, там торговлей занимались, в основном, жители городов и поселков, граничащих с Польшей. К вечеру приезжали в гостиницу.

Потом было три дня торговли: выезжали из гостиницы рано утром, автобус привозил нас на рынок, и там торговали до вечера. К вечеру возвращались в гостиницу, готовили еду – например, варили сосиски, используя кипятильник.

В последний день была "закупка" – либо в Белостоке, уже у самой границы, либо в Варшаве – на огромном рынке, располагавшемся на стадионе.

Что закупали? Джинсы и кожаные куртки, которые были дешевле, чем на вещевых рынках Беларуси. "Музыкальные центры" производства Юго-Восточной Азии – их можно было продать в Беларуси в два раза дороже, мелочи вроде гранулированного фруктового чая, которого в Беларуси тогда еще практически не было. Там же меняли оставшиеся злотые на доллары. Ходили слухи, что доллары из Польши вывозить нельзя, таможенники могут отобрать. Поэтому купюры тщательно прятали. Но никакого "шмона" на обратном пути я не помню.

Где была полулегальная торговля, там обязательно появлялся и рэкет. На пике поездок в Польшу там "работали" десятки "бригад" рэкетиров – в основном, из Беларуси, западных областей России и Украины. У рэкетиров было две "модели": они либо приезжали на рынок и обходили всех приехавших торговцев, собирая дань (поляков не трогали, у них была об этом неформальная договоренность с полицией), либо догоняли автобус на трассе, "подрезали", останавливали и также собирали дань. Обычно требовали сумму около 10 долларов в злотых, но попадались и беспредельщики, которые могли потребовать с каждого торговца в автобусе по 50 долларов. Все это я знаю по рассказам. Сам я, по счастью, ни разу не "попал под молотки", как тогда говорили.

В третий – и последний – раз я съездил в Польшу летом 1994-го. В отличие от двух первых поездок, эта была автобусной. Плюс был в том, что не надо было перегружать товар из поезда в автобус. В ту поездку, кроме "торговцев", ехали несколько парней без всякого товара – покупать машины. Зачем им нужна была группа? Чтобы попросить кого-нибудь перевезти через границу деньги: на человека разрешалось вывозить только 500 долларов, и обыскивали белорусские таможенники всех очень тщательно.

Я сам провез 500 долларов для чувака, который вез целых 3 тысячи – тогда нереальные для меня деньги. Но машину он в итоге так и не купил: сказал, что все "тачки", которые его заинтересовали, оказались угнанными.

С каждой группой ехал "старший". Среди тех, кто ездил с моими группами, был бывший партийный работник и бывшая завуч средней школы. Ничего особо удивительного в этом не было: в те годы многие меняли свои "советские" профессии на что-то новое.

В поездках бывалые участники "коммерческих поездок" рассказывали всякие байки. Самой жуткой – и самой запоминающейся – была история о том, как в одной из поездок еще перед польской границей мужчина умер от сердечного приступа. Группа отказалась возвращаться: это означало бы потерю денег, отданных за поездку. В итоге труп тщательно упаковали в большие полиэтиленовые пакеты, спрятали в багажнике автобуса и несколько дней возили с собой. Правда это или чья-то фантазия, я не знаю.

К концу 94-го года поездки в Польшу сошли на нет. Это стало уже не выгодно. Зато выгодно стало ездить в Россию: продавать дешевые белорусские товары за российские рубли.

Но к тому времени у меня уже появились другие источники заработка, и в поездках "на Россию" не было необходимости.

4. Кино

Фильмы Тарковского и Бергмана, а также многих советских режиссеров я знал с детства – благодаря старшему брату. Но в тинейджерском возрасте хотелось уже чего-то другого, а хлынувший в перестроечный СССР поток голливудского мейнстрима на видеокассетах меня не зацепил. На несколько лет кино ушло на второй план. А в 1990-е годы, благодаря двум "площадкам" – Минскому киноклубу и киноклубу "2 треугольника", - я открыл новое для себя авторское кино и по-настоящему им заинтересовался.

В декабре 1993-го я случайно попал на показ фильм Жана-Люка Годара "Мужское-женское" в рамках Минского киноклуба. Эти показы проходили в Белсовпрофе – Дворце культуры профсоюзов – у метро Октябрьская и организовывались совместно с отделами культуры иностранных посольств. Посмотрев "Мужское-женское", я понял, что есть много разного любопытного кино, о существовании которого я не подозревал, и, самое главное, его еще и показывают в центре Минска на большом экране. Я стал регулярно ходить на показы киноклуба.

Фильмы представляли два человека – известный критик и культуролог Максим Жбанков и оставшийся для меня безымянным его напарник. Говорили они по очереди, все было четко отрепетировано, была какая-то нетипичная для такого жанра энергетика. Подобного я не видел не только в Беларуси, но и, например, на советском, а позже российском ТВ – там программы о кино вели в вальяжном, несколько высокомерном стиле. А здесь был практически "рок-н-ролл". На показы киноклуба в Белсовпрофе я ходил до самого отъезда из Минска – одной из последних для меня, помню, была программа финского кино весной 2000-го.

На том же показе фильма Годара я узнал и про вторую значимую площадку, где показывают кино, - киноклуб Сергея Фененко "2 треугольника". Сам Фененко сидел на стуле в фойе Белсовпрофа, а рядом на стене висело объявление о ближайшем его показе.

В отличие от Минского киноклуба, показывавшего фильмы официально, совместно с посольствами – а иначе на большом экране фильмы показывать тогда было нельзя, они еще были на пленке! – Фененко занимался, строго говоря, пиратством: добывал где-то редкие фильмы на видеокассетах, а некоторые сам же переводил и озвучивал.

Не помню, как получилось, что, узнав о показах "треугольников" еще в декабре 1993-го, я впервые попал на один из них только весной следующего года. Что это был за фильм, тоже не помню. Показ проходил в помещении Союза кинематографистов на улице Карла Маркса – да, тогда андеграундные проекты прекрасно уживались с официальными органами. На столах стояли два телевизора и видеомагнитофон – совсем как в видеосалонах, - зрители сидели на обычных советских стульях.

Из Союза кинематографистов показы "треугольников" переместились в небольшую комнату в Национальной библиотеке (еще в старом здании, у метро Октябрьская), и уже там я, помню, посмотрел "Любовников с Нового моста" Леоса Каракса – один из важнейших для меня фильмов того времени.

Перед одним из показов в библиотеке Фененко спросил у зрителей, готовы ли они платить за билет немного больше (фигурировала, припоминаю, сумма меньше доллара – смешная по нынешним временам), если показы будут на большом экране, через проектор. Помню, он назвал и цену проектора - 7 тысяч долларов.

Скоро показы действительно переехали в здание Альтернативного театра на улице Кропоткина (театр закрылся в 1996-м году), и там уже были не телевизоры, а проектор и довольно большой экран.

Если Минский киноклуб был ограничен набором фильмов, которые могли предоставлять посольства, то Фененко показывал практически все, что выходило на видеокассетах. На его показах я посмотрел основные фильмы Дэвида Линча, Джима Джармуша и уже упомянутого Каракса – благодаря тем показам я их, собственно, для себя и открыл. Да, это были времена "до интернета", и с информацией было сложно.

На тот момент в Беларуси не было и полноценного кинопроката – до кинотеатров добирался, в основном, коммерческий голливудский мейнстрим, да и то с опозданием на год или больше. Помню очередь в Альтернативный театр на показ "Криминального чтива" Тарантино в начале 1995-го года: посмотреть его на большом экране тогда было больше негде.

Фененко представлял фильмы сам – иногда добавляя к этому элемент, что ли, перформанса: "Любовников с Нового моста" он вышел представлять, опираясь на костыль и с заклеенным пластырем глазом (отсылка сразу к обоим главным героям фильма). А иногда он разнообразил показы чем-то вроде викторин с призами. Однажды, например, он показал два фрагмента из фильмов Джармуша и спросил, что в них общего. Ответ мне показался слишком простым: Том Уэйтс в кадре в обоих фрагментах. Поэтому я промолчал, и в результате приз - бутылку водки - получил кто-то другой.

Деятельность "2 треугольников" завершилась летом 1995-го года: Фененко уехал в Голландию, где, судя по LinkedIn, занялся цифровым маркетингом, а также делал русскоязычный канал на YouTube, правда к авторскому кино отношения не имеющий.