Инструкция по выживанию в кулачных боях у могильника

Владимир Козлов "Гопники"
Москва, "Ad Marginem" 2002

Ясно, что есть территории, на которых цветные рубахи и красные носки могут сойти за признаки аристократизма. И уж тем более ясно, что на этих же территориях были эпохи, когда сумка с надписью "AC/DC" служила если не аксессуаром пацифизма, то аксессуаром миролюбивой буржуазной культуры наверняка.
В части "Арабесок" и "Оттавана" правило Михаила Науменко работает без исключений, в части "heavy metal" - с исключениями. Так или иначе: пусть Науменко оказался достоин участи не выйти в широкий тираж, как случилось с его коллегами, но слово "гопники" именно ему удалось наполнить чрезвычайно емким смыслом; думается, на одной шестой части суши именно за ним следует закрепить права интеллектуальной собственности на эту лексему. И нет феномена тут даже: фирма "Мелодия" сдалась не сразу ведь и в период экспансии антропии являла собой предприятие, любая продукция которого была весьма востребованной населением. Между тем в связи с книгой Владимира Козлова "Гопники" можно найти повод вспомнить двух других героев русского рок-н-ролльного движения; одного иконостасного, а другого, напротив, даже гораздо более камерного, чем MN.
Повод в обоих разах будет, конечно, надуманным. Итак, Борис Гребенщиков, хиппи и христианский демократ, слывет большим ценителем современной русской словесности и плохого о ней ничего никогда не говорит. Братишке положено любить братишку, равно как и ближнего. Кажется, он говорит примерно так: "За что безумно люблю Витьку, так это за то, что он удивительно тонко умеет схватывать время..."... А, быть может, за это он безумно любит Володьку, я точно не помню. Не помню, и меня, как человека с плохой памятью, больше впечатляют люди, которые умеют схватывать время на расстоянии. Не на расстоянии веков, не "Женщина французского лейтенанта", то есть - не крайний случай, а вполне осязаемый: 15-20 лет.
Схватывать время можно за разные места: не только за общие. Можно частное сделать общим: все люди в какой-то форме воспринимают и пропускают через себя продукты рекламной индустрии, значит, можно схватывать для них время, вцепляясь в деятельность рекламного агентства. Однако таким образом схватывается не время, а его суррогат; обман проканывает только на момент якобы поимки, а спустя несколько лет становится очевидным, что время сцапано не было. В повести "Гопники" время, на мой взгляд, схвачено намертво, наверняка, причем достаточно экономными средствами: с помощью бытоописания нравов провинциального и даже глухого советского городка периода прихода к власти в СССР Михаила Горбачева (плюс-минус децл), выполненного подростком, которого пролог перестройки застал в пиковый момент полового созревания в совершенно антисанитарных для созревания условиях.
Тоже, казалось бы, частный случай? Далеко не все ведь граждане Советского Союза проживали в поселениях, образовавшихся вокруг мрачных комбинатофабрик, и тем более в такой тьме-таракани, как это случилось с альтерэго Владимира Козлова Андреем Гонцовым... Прочитайте повесть "Гопники" и несколько сателлитных рассказов и Вы убедитесь в том, что в этом случае частное выведено на уровень общего не искусственно, самым естественным образом.
Практически любому сверстнику героя Владимира Козлова из любого благополучного таллиннского района знакомы и понятны будут 95 процентов того, что содержит козловская повесть. От хождения на разы до пускания по хору. От одряхлевшей, выпустившей, как пар, пафос, процедуры приема в комсомол до лишенных всякого смысла классных часов, на которых обалдевшие совковые педагоги пытаются привести свои ранние проповеди в какое-никакое соответствие с "новым политическим мышлением", со спущенными на них с верхов, как с цепей псами, новыми "директивами". От запредельного убожества школьных гормонобуйствующих - темнота друг молодежи! :-) - дискотек с первыми тремя альбомами "Modern Talking", на которых особым шиком считалось обложить во мраке трехэтажным трусливо надзирающих учителей, до демонстративно наглого бухания на последних "обязательных" демонстрациях первого мая. От чморения самого опущенного до зажимания самой страшненькой - в санузле и на подступах к нему. От принудительного эксгибиционизма в физкультурных раздевалках до вагинальных фокусов с бутылкой из-под шампанского...
Что-то из этого - примета исключительно перестроечной эры, что-то - скорее примета отношений в особым образом скроенном коллективе, но Козлов схватывает этим вполне конкретное время, схватывает удивительно точно благодаря тому, что невероятно хорошо помнит тот язык, на котором он с друзьями тогда разговаривал. Опять же 95 процентов ныне кажущегося пресыщенным архаизмами вокабуляра мата и прочих ругательств советских школьников имели, прям как государственный казначейский билет, хождение и на территории Эстонской ССР. Часто употребляемый героями "Гопников" глагол "соссал" мне, например, позволил, отчетливо вспомнить 83-84-ый годы, куда раньше память нормального допуска не давала. "Приссал" и "зассал" - эти слова никуда не девались, а вот явно имевшее хождение раньше них "соссал" без Владимира Козлова было бы нипочем не вспомнить, равно как и гниленькие ситуевины, в которых это слово был особый смак хором презрительно провякать.
Возражения на предмет того, что не все читатели "Гопников" учились в 80-ые годы в школе и что поэтому нельзя якобы говорить об универсальности написанной Козловым картины, не принимаются. Кто-то учился, у кого-то дети или братья/сестры учились, кто-то готовился начать учиться... Всех то, о чем повесть Владимира Козлова, в разном объеме касалось: хотя бы потому, что все ходили по тем же улицам, по которым ходили злые охуевшие гопники.
Еще одно развлечение, которым регулярно пробавляются герои "Гопников", в ЭССР популярностью не пользовалось: драки "район на район". Тут и возникает повод упомянуть еще одного бойца "рок-н-ролльного фронта". Очень редко бывает так, что мне хочется прочитать книгу, вышедшую в издательстве "Ad Marginem", однако стыдно будет не признать, что этот лейбл - единственный из лидеров книгоиздательского бизнеса в России, чья селекционная политика в отношении того, что печатать, а что нет, последовательна и не построена по принципу "и нашим, и вашим". Точно описать суть этого концепта мне всегда было трудно, и теперь не слишком легко, но я попробую сейчас это сделать с помощью конкретного примера.
Сейчас в сети посегментно выкладывается будущая книга Романа Неумоева, в которой речь идет, среди прочего, и о тех же вещах, что в "Гопниках". В частности, о юноше, взрослеющем на задворках империи, который как на знаковые отличительные особенности эпохи (Неумоев, правда, старше Козлова минимум лет на 6-7) указывает на те же самые межрайонные битвы. На фоне изданных в "Ad Marginem" "Гопников" становится особенно ясным, почему книга Романа Неумоева в этом издательстве не могла бы быть выпущена никогда (помимо того, что к художественной литературе она не имеет никакого отношения). Роман Неумоев считает сходки "район на район" делом гадким, но утверждает, что возникла практика таких драк лишь потому, что преступно забыты были такие исконно русские чудо-забавы, как кулачные бои "стенка-на-стенку"... Что корни всех российских бед ушедши в глубочайшую древность: все могло бы быть по-другому, не нависни многоголовым Змеем Горынычем над Владимирской Русью Батый... Жизнь в ХХ веке на землях русских могла бы быть светлой и радужной, коли не надо было бы русским людям настороженно помнить о том, что жажда новых земель на Востоке не угасла в крови потомков Зигфрида... Честно говоря, не соображу, как потомки Зигфрида перенарекут (если что) Тюмень (по аналогии Дроздов - Дрезден), но уверен, что Владимир Козлов про свой Могилев мог бы тоже много чего понаписать с эксплуатацией исторического ресурса... Про то, что заложен город Могилев у могильника... С чего бы взяться в нем светлой беззаботной жизни?! Про то, что брала этот город банда хохлов-казаков под предводительством атамана Наливайко... Как же людям тут беспробудно не бухать?! К счастью, не возникает у Владимира Козлова такого желания. Он, что делает ему честь, не аналитик, а акцентированный констататор. Вопрос "Почему так хуево там, где мы есть?" в его прозе не то что не получает ответа, он не стоит даже серьезного размышления над ним. В новелле "Колхоз" есть сцена, которая призвана демонстрировать, что задаваться этим вопросом совершенно нет резона, поскольку возможная дискуссия не станет продуктивной; есть смысловой порог, за который она не перешагнет.
Студента, залупнувшегося во время колхозной дискотеки по пьяни на местного, после дискотеки местные бьют ногами. Потом избитый студент продолжает пить со своим сокурсником.
"Он разливает самогонку по стаканам.
- Все эти хуесосы - продукт системы. Ты это понимаешь?
- Понимаю.
- Ну так вот. Их создал совок, он их сделал, можно сказать. Они его прямой продукт.
- Ты хочешь сказать, что если бы не было совка, то таких уродов не было бы?
- Были бы все равно. Но меньше.
- Но все равно были бы?
- Конечно. Так заложено в природе. Давай еще выпьем".
Вот и все. О чем еще говорить? Лучше действительно еще выпить.
"Садимся на скамейку возле чьего-то дома. Светает. Над рекой - туман, и трава мокрая. Пьем по очереди из горла: стаканов нет.
- Все говно, - говорит Андрюха. - Союз говно, коммунизм говно, перестройка говно, Горбачев хуесос.
- Да, - говорю я.
- Ну вот видишь, и ты согласен, что все говно.
- Согласен.
- Давай тогда свалим на хер в Америку.
- Давай.
- Ну, за то, чтобы свалить в Америку".
И чуть позже:
"Андрюха бросает бутылку через забор кому-то во двор. Слышно, как она разбивается. Мы хохочем, потом поднимаемся и, обнявшись, идем к бараку.
- Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать, - запевает Андрюха. Я подключаюсь:
- Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать.
Во дворе какого-то дома стоит какой-то мужик в длинных семейных трусах, курит и недовольно смотрит на нас:
- Хули вы спать людям мешаете?
- Пошел ты на хуй, урод, - кричит Андрюха. - Ну-ка иди сюда!
Мужик бурчит что-то себе под нос и уходит в дом".
А самая большая заслуга Владимира Козлова в том, что он охваченное собой время не романтизирует. Он не то что не поддается такому соблазну; он просто его не имеет. Думаю, искать романтику в том, о чем он пишет, Козлов счел бы идиотством. Поэтому его книга под вывеской "Ad Marginem" смотрится очень на своем месте.
Романтизировать в "Аd Marginem" дозволяется другие вещи. Например, выходит в издательстве Лимонов. Романтичен его нынешний статус, таковы же по-новому описанные им вехи пути романтического героя: от войны к войне, от пизды к пизде. А вот новое издание харьковской трилогии может состояться где угодно, но только не в "Аd Marginem"; концепт иначе будет нарушен: пролетарским надлежит быть аду, а не раю. Мысль же Лимонова о том, что Руси тысчонку с гаком лет назад надо было сделать выбор не в пользу христианства, а в пользу ислама, может быть завизирована логотипом "Ad Marginem". Потому что это не занудная восточнославянофильская туфта о мало кому интересных Батых и Зигфридах, а искусный, выверенный эпатаж, способный воздействовать на вменяемого читателя.
Вполне возможно, что первая книжка Владимира Козлова окажется и последней. По крайней мере, завершающие сборник новеллы, в которых герой Козлова наряжается в майку "Мэрилин Мэнсон" и достигает статуса офисного служащего, удаются ему в плане все того же схватывания времени уже не слишком. "Современая реальность" куда сноровистей и основательней ухватывается, например, Денежкиной... Но вот выставить если не на кулачный бой, так на борцовский поединок Козлова с его 80-ми и Денежкину с ее сходкой 90-х и 0-х, то Козлов положит ее на обе лопатки. И хрен знает, что с ней еще потом сделает :-)...
Вообще, я думаю, многих читателей "Гопников" отяготил вопрос: как человек, не просто выросший среди дерьма, но и нашедший себе среди урелных подонков подходящее место, сумел по прошествии лет историю своего отрочества вовсе не бесталанным образом изложить? В тексте "Гопников", конечно, есть свидетельства того, что успеваемость у Андрея Гонцова получше, чем у дебильных классивендов, и семья у него, по мнению учителей, поприличнее, чем у детей рабочих химзавода и клейной фабрики... Но главное, мне кажется, в том, что, в отличие от своих быдловых товарищей, Козлов не был природой лишен воображения, что не только позволило ему в итоге стать литератором (офисным служащим), но и когда-то (возможно) спасало ему жизнь. Дети в примогильном городе гибли очень легко. Допустим, два гопника спорят (на червонец), кто из них кого обгонит: один - на старенькой "Яве", другой - на "чезете". Лидер ралли попадает под "ЗИЛ" и расплескивает мозги по асфальту. Конечно, чтобы затеять такой спор, какие-то зачатки воображения тоже необходимы, но настоящее воображение необходимо для того, чтобы иметь за душой хоть что-то, из-за чего жалко превращаться в труп (или в куски его) по совершенно пустяковому поводу.
Весь мир - "Война и Мир"; поэтому есть законы универсальные: годящиеся и для войны, и для мира. Селин, исходя из своего опыта участия в первой мировой, пришел к выводу о том, что когда ты лишен воображения, умереть - невелика штука, а вот когда оно у тебя есть, смерть - это уже лишнее. Кулачные бои "район на район" и мотогонки по рабочему району - приметы не военного, а мирного времени. До того, как схватить его, Владимир Козлов сумел в нем выжить. Подозреваю, что в деле выживания воображение оказалось не менее важной вещью, чем в деле схватывания.

Павел Соболев