журнал The New Times, 4 июня 2012

"Поздний совок - это была такая задница!"

Писатель Владимир Козлов, ставший в начале нулевых культовым автором благодаря своей трилогии "Гопники", "Школа", "Варшава" и книгам о молодежных субкультурах, выпустил новый роман - "1986". Нуар в советских декорациях: расследование серии убийств в индустриальном белорусском городке. В качестве фона Козлов опять выбрал раннюю перестройку с ее разложившейся инфраструктурой, вульгарными анекдотами, сигаретами "Космос" и одичавшими людьми. Даже квартирник Гребенщикова не добавляет гламура, а финал рискует разочаровать излишне оптимистичного читателя. "Секс, насилие и социализм", - анонсирует бук-трейлер "1986". The New Times расспросил писателя о жанровых экспериментах, двух Перестройках и ситуации в Белоруссии.


"1986" во многом похож на ваши предыдущие работы: поздний "совок", окраина, главный герой, чувствующий себя чужим... Тем не менее, формально вы написали детектив...

Я долго вообще избегал жанровой литературы, но в какой-то момент меня заинтересовал нуар, это довольно интересный пласт в литературе и кино 40-50-ых. У нас он не очень хорошо известен, те книги, которые доходили, к ним довольно пренебрежительно относились: дескать, это детектив, несерьезный жанр. Всем же хочется серьезной литературы. Этот термин употребляют, не совсем понимая, что он означает. Стало интересно разобраться, я прочитал каких-то авторов в оригинале, какие-то исследования, сейчас даже готовлюсь к лекции по нуар-литературе. Мне показалось, есть много пересечений между этими книгами о Америке после Великой депрессии, и той реальностью, которая есть в моих текстах. В "1986" я умышленно взял какие-то конвенции этого жанра и применил их к середине 80-ых - времени, которое у нас называют "чернушным". Получилось интересное сопоставление однокоренных слов - "чернуха" и "нуар", что значит "черный". Интересно было посмотреть, что получится.

Что особенного произошло в 1986 году?

Впервые прозвучало слово "перестройка", случилась катастрофа на Чернобыле - это такие символы. Думаю, именно 1986 год - низшая точка для советской системы, после которой начался ее окончательный распад. Тот "совок" был уже обречен. И это - очень интересный фон для моей истории.

Почему вы снова обратились к перестроечному времени?

Да, меня недавно спросили в духе "и не надоело ли копаться в советской помойке?". Но "советская помойка", как к ней не относись, - довольно обширный источник материала. Хотя в моем следующем романе, который должен выйти в этом году, действие происходит уже во второй половине 90-ых в Москве. Это - время, о котором я практически не писал, а много из того, что происходит сейчас, имеет корни в 80-ых и 90-ых. Люди, которые сейчас находятся во власти, рулят бизнесом - они формировались именно в 80-ые, в 90-ые подступались к позициям, которые заняли. Поэтому интересно оглянуться туда, что-то переосмыслить, подумать над тем, как мы распорядились той свободой, и почему потом поменяли ее на колбасу.

Сейчас в оборот вошел термин "перестройка-2". Могли бы провести какие-то параллели?

Параллели вполне понятны, но я вижу и довольно большую разницу. Неплохо помню середину 80-ых, когда перестройка началась, и помню, что тогда абсолютно все были недовольны существующей системой - от простых людей, до коммунистических функционеров. А сейчас я вижу слишком много людей, которых все в той или иной степени устраивает, которые более-менее удовлетворены. И в этом принципиальная разница. Сейчас общество куда более неоднородно, и слишком большая его часть довольна происходящем.


"Не хочу протестовать ради пиара"

Сами не ходили на протестные акции последнего времени?

Нет. Я политикой не занимаюсь, мне это не близко, а присутствовать там в качестве массы не хочу, потому что я не вижу, к сожалению, каких-то практических результатов. Наверное, я вообще не очень верю в уличную политику. Хотя, не может не радовать, что люди как-то очнулись, вышли и попытались выразить свое мнение. Я в своих текстах еще в середине двухтысячных довольно однозначно высказался о нашей реальности, и не чувствую, что надо идти на улицу, чтобы это повторить. Ну а использовать участие в акциях для какого-то самопиара - не хотел бы.

Как вы восприняли "контрольную прогулку", организованную вашими коллегами? Некоторые считают, что в этом, помимо прочего, есть и доля лицемерия, ведь многих из этих людей вполне можно отнести к культурному истеблишменту, официозу последних лет. И мало кто из них в эти годы выражал свою позицию....

Да, для меня тут очень важный вопрос - где все были пять, восемь, десять лет назад? Почему надо было ждать, почему на те же митинги по 31-ым числам выходило по сто-двести человек? Все сидели, писали что-то у себя в блогах, иногда что-то говорили по радио, если приглашали. А сейчас почувствовали смену ветра, общественных трендов, Безусловно, за этим много попыток сколотить себе какой-то авторитет на будущее. У меня далеко не однозначное отношение к этим акциям, и к этим людям. Кто-то из коллег, возможно, делал это вполне искренне, а для других это возможность напомнить о себе...

Чем похожи и непохожи ваши герои, существующие в чуждой им позднесоветской реальности и те, кого не устраивает нынешняя ситуация?

Здесь есть любопытная вещь. Тогда нельзя было жить вне системы, насколько бы ты ни был другим, существовать за ее пределами было невозможно. И, кстати, в "1986" речь идет в том числе об этом. А сейчас система это позволяет. В Москве, да и вообще в городах, есть довольно много людей, которые как бы и не живут в России. Они живут в своем мире, слушают свою музыку, смотрят какое-то кино, по большому счету никак не соприкасаясь ни с государством, ни с официальной культурой. И, конечно, это еще одна причина, почему люди не торопятся выходить на митинги.

Но почему вы не ищете героев в настоящем?

Нет, например, герой книги "Плацкарт" 2004 года - это как раз такой типичный "современный посторонний". Человек, плывущий против течения - не только и не столько против чистой политики, но против идеологии потребительства, которая в нулевые стала у нас единственной идеологией. Думаю, сейчас мы имеем огромное количество таких "посторонних". И это с одной стороны хорошо, когда государство дает тебе шанс существовать вне его. А с другой - это люди, вынужденные в той или иной степени изолироваться от общества. И они останутся вне, даже если там возникнет какая-то положительная энергетика. И вот это, наверное, уже не очень хорошо.


"Наша литература для Европы - жесткач"

Несколько лет назад возник некий тренд на эстетизацию советского, в том числе атрибутов позднего "совка", но в ваших книгах от этих атрибутов отдает полнейшей безнадегой...

Ну, есть люди, которые пытаются эстетизировать абсолютно все. Тем более что сейчас этим занимается то самое поколение, которое росло в 80-е, а потребляют это - те, кто родился уже в 90-ые. Для одних это ностальгия, для других - прикол. Поздний "совок" - это была такая задница! Я его наблюдал в довольно типичном виде, поскольку рос в среднего размера индустриальном городе в Белоруссии. Вспоминая, мне решительно ничего не хочется преукрасить. Но тех, кто этого не видел, конечно, другая картинка. Мне довольно часто пишут молодые ребята: "ой, неужели все на самом деле было так плохо, жестко, безнадежно, как ты пишешь?!". Да, именно так и было.

"1986" вышел в серии "Русский роман для Европы", и две ваши книги были изданы во Франции. Как там воспринимают вашу прозу? Это некое этно, дичь об окраинах мира?

Да, действительно, в основном отношение как к некой экзотике, к чуждой реальности. "Гопники" - это такой жесткач о 80-ых. Роман "Домой" - тоже жесткий портрет современной России, с криминальной линией и всякими экзотическими для европейца деталями, вроде рейдерских захватов. Но я это трезво воспринимаю, и особо не надеюсь, что западный читатель поймет нашу реальность.

А в целом к современным русским авторам там есть сейчас интерес?

Практически нет. Надо это признать. Какой-то интерес есть к самым массовым авторам, которые хорошо продаются здесь, плюс специфика каждого рынка. Во Франции, скажем, считается,что такие жанры как детектив, должны быть обязательно переводными. Там довольно хорошо знают Акунина, его книги продаются...


"Из Белоруссии предпочитают уезжать"

Из благополучной Европы - в вашу родную Белоруссию. Бываете ли там, и читают ли там вас?

Перебравшись в Москву, я во многом сжег мосты, но время от времени приезжаю туда. Да, меня там читают... Если вы про проблемы с властями, то мои книги, я считаю, все-таки довольно безобидны. Ну, в одном рассказе у меня есть фраза "Лукошенко в жопу!", но не думаю, что это известно людям наверху. Во всяком случае, я даже выступал в госуниверситете, и никто препятствий не чинил.

То есть все не так плохо?

Вы знаете, внешне - да. Приезжая из той же Москвы, у людей первым делом возникает ощущение "порядка". Чистые ухоженные улицы, хорошие автомобили - первое что бросается в глаза. Но, насколько я вижу, там все сейчас очень грустно. С начала 2000-ых был рост благосостояния, построенный на умении Лукошенко играть в какие-то игры с Россией и Западом, шантажировать. В результате было некое "белорусское экономическое чудо". Там выпускали товары совкового качества, пусть и не самого плохого, в огромных масштабах, были огромные цифры роста ВВП.. Но после выборов-2010 все рухнуло, чудо быстро закончилось. Очевидно, что там происходили многие процессы, которые уже потом происходили в России. Мне иногда кажется, те кто находится у власти тут, слегка посматривали на тех, кто там. Многое происходило в Белоруссии еще в 90-ые годы, а потом я второй раз наблюдал тоже самое здесь, в Москве. Странное ощущение. Думаю, белорусское общество раньше российского заключило с властью тот же самый договор "свобода в обмен на колбасу".

Вы наверняка общаетесь с белорусской молодежью, у них такой же запрос на перемены, как здесь?

По моим ощущениям, как раз сейчас там период значительной апатии. Да, после президентских выборов был всплеск, но потом все сошло на нет. И я не вижу никаких признаков того, что там, допустим, будут подхвачены московские протесты. Вообще, люди, особенно молодые, предпочитают просто уезжать оттуда - в Россию, Литву, Польшу. Там уже сейчас большие белорусские диаспоры. Боюсь, что раньше следующих выборов, ситуация там не изменится. Ну и встречаю много людей, которым Лукашенко не нравится, но они за него голосуют. Хотят стабильности, боятся катаклизмов, потому что система держится на одном человеке.

Беседовал Антон Здобнов