-Мы тебя выебем в жопу, - говорит лысый. – А потом завафлим. Будешь сосать свое говно. Будешь самый последний… На зоне тебя после этого бы…

-Типа, ты был на зоне, - перебивает бородатый.

-Не пизди. Какая, хуй, разница, был или не был? Или ты, что ли, был?

Лысый берет бутылку водки, наливает себе и бородатому в граненые стаканы. Они чокаются, пьют.

Лысый долго, не отрываясь, смотрит на меня. Резко бьет кулаком по столу. Звякает посуда. Пустой стакан падает со стола. Не разбивается.

-Сколько тебе лет? – спрашивает лысый.

-Шестнадцать.

-Ебаный ты в рот!

Лысый вскакивает, подбегает, бьет мне ногой по ребрам. Я почти ничего не чувствую. Перед этим они били меня минут десять. Я прижимал лицо к полу, руками закрывал голову. Потом они привязали меня ремнем к батарее, сели за стол и стали бухать.

-А Светке твоей двадцать девять, да? – спрашивает бородатый. - Она с пятьдесят девятого, как ты, да? – Он смотрит на меня. - И какого хуя ты к ней полез, а? Тебе что, молодых, бля, мало?

-Я к ней не лез. Она сама…

Кулак лысого прилетает в нос. Я не успеваю уклониться. Кровь течет по губам и подбородку.

-Не, Саня. Его в жопу выебать и завафлить – это мало, - говорит бородатый. – Он твоей бабе засадил… Его надо ебнуть.

-Что значит – ебнуть?

-То и значит. У тебя веревка есть? Счас задавим, а потом, ночью, отнесем в Печерск и кинем там. И никто не будет знать, что он здесь был.

-А Светка?

-Светка никому не скажет. Это что, ей надо?

Бородатый смотрит на меня. Я понимаю, что он не шутит. Мне становится по-настоящему страшно. Пусть бы выебали в жопу, путь бы завафлили, но не убивали.

*

В субботу вечером я и Колян сидели на лавке на проспекте Мира, напротив магазина "Ласточка". Курили Колины "Столичные".

-Мы получим пизды. – сказал Колян. – Мы обязательно получим пизды. На хуя было сюда идти? Сейчас нарвемся на пацанов с "Миров", и получим пизды. – Он говорил это так, как будто ему очень нравилось произносить слово "пизда". Колян был отличником и никогда не ругался матом в школе – чтобы, не дай бог, не услышали.

-Ты ж сам предложил поехать в центр! – сказал я. – Баб поснимать.

-Ну и кого мы сняли?

-А мы толком никого и не видели.

-Надо было оставаться на Первомайской, а не пиздовать сюда.

-И там мы могли получить пизды. От "Пионеров".

Она подошла к нам сама. В "вареной" джинсовой юбке, белой блузке и красных босоножках.

-Мальчики, а у вас сигареты не найдется?

От нее пахло коньяком.

Коля достал пачку, протянул ей. Она взяла, открыла сумочку, покопалась, нашла зажигалку. Прикурила, выпустила дым. Посмотрела на Коляна, потом на меня.

-А вы не проводите девушку домой? Здесь недалеко, на Мир-2.

-Можно, - сказал я.

-Ты что, охуел? – зашептал мне в ухо Колян. – Зачем она нам – такая старая?

Я ничего не сказал, встал с лавки.

-Не хочешь – жди меня здесь, - сказал я Коляну. – Только дай еще сигарет, -

Он снова вынул из кармана пачку. Я взял четыре сигареты, положил в карман рубашки.

*

Мы перешли по "горбатому" мосту через железную дорогу. Она показала на пятиэтажку рядом со "Спорттоварами".

-Вместе не пойдем. Чтобы бабки у подъезда не пиздели. Ты подождешь здесь минут пять, потом придешь. Крайний подъезд. Третий этаж. Квартира восемь.

Она ушла. Я остался стоять. Вынул из кармана сигарету. Чиркнул спичкой. Она сломалась. Чиркнул еще одной, подкурил. Пальцы дрожали. Я посмотрел на окна дома. Они почти все светились.

*

Бабок у подъезда не было. Я зашел, поднялся на третий этаж. Позвонил. Она открыла дверь. В той же юбке и блузке, но без босоножек.

Я зашел, снял кроссовки. Наступил на что-то, глянул вниз. На полу валялась кукла с оторванной рукой.

-У тебя есть дети? – спросил я.

-Да, двое.

-И где они теперь?

-У бабы своей, моей свекрухи, в деревне. Что это за вопросы? Какое это имеет значение?

*

-Не спускай мне в пизду, - сказала она.

Я молча посмотрел на нее.

-Для особо умных повторяю: вынь хуй перед тем как спустишь. Ты понял?

Я кивнул.

*

Я все сделал, как она сказала.

Мы лежали на кровати. Я заметил, что она плачет.

Я спросил:

-Ты что?

-Все, уходи! – заорала она. – Иди отсюда!

Я слез с кровати, поднял с пола шмотки, оделся.

Когда засовывал ноги в кроссовки в прихожей, она в халате вышла из комнаты.

-Подожди.

На столике стоял черный телефонный аппарат, рядом лежала газета "Магiлеўская праўда" и шариковая ручка с обгрызенным колпачком. Она оторвала край газеты. Написала на нем номер: 6-44-05.

-Если ответит мужчина, сразу ложи трубку, ты понял?

-Понял.

Она поцеловала меня. Ее губы были горячими и все еще пахли коньяком.

-Всё. Теперь уходи.

На лавке у подъезда курили три пацана, на вид – постарше меня.

-Э, иди-ка сюда, - сказал один. – Хули ты тут делаешь? С какого района?

Я побежал. Они вскочили с лавки, кинулись за мной.

Я завернул за угол дома, побежал к "горбатому" мосту.

-Еще раз увидим – тебе пиздец! – орали сзади пацаны.

Я оглянулся. Они шли обратно к дому.

*

Я позвонил из автомата рядом с остановкой на следующий день. Трубку взяла она сама.

-Это я, Вова.

-Какой Вова?

-Ну, вчера…

-Да. И что ты хочешь?

-Приехать.

Она засмеялась.

-Шустрый ты, я смотрю… Не, сегодня нельзя. И вообще никогда не звони в субботу или в воскресенье. И вечером не звони. Только днем. До пяти часов. Понял?

-Понял. Когда теперь позвонить?

-Не звони. Приезжай завтра в пять часов.

-Хорошо. Пока.

Она положила трубку.

*

После ебли мы ели на кухне. Она сварила сардельки и сделала салат из помидоров.

В прихожей щелкнул ключ. Она побледнела, посмотрела на меня. Открыла рот. Не сказала ничего. Вскочила с табуретки.

В прихожей послышались голоса.

-Что это ты мужика своего не встречаешь?

Потом – другой мужской голос:

-А чьи это? Кто это у тебя?

Послышался звук удара. Света заплакала.

Я встал с табуретки, поднял ее ножками перед собой. В кухню заглянули бородатый и лысый.

-Ну-ка кинь ее, а то хуже будет, - сказал лысый. – Ты что, не понял?

Я продолжал держать табуретку. Лысый схватился двумя руками за ножки. Бородатый ударил кулаком. Я увернулся. Кулак скользнул по уху. Лысый вырвал у меня табуретку.

*

Бородатый разливает водку из второй бутылки. Пустая первая лежит на полу у ножки стола.

Они чокаются, выпивают.

-Не, ты мне говори, что хочешь, но все бабы – бляди, - говорит бородатый.

-Не пизди.

-Что ты мне – не пизди? Я твою Светку знаешь, как уважал? Намного больше, чем свою Ирку. Заебись, блядь, что с ней развелся. Живу теперь, как белый человек. Не, я тебе как своему пацану… Я никогда такого подумать не мог. Ты – во вторую, а она, на хуй, гаврика этого привела… Это сегодня мы забухали, в цех не пошли. А так бы ты никогда не узнал, да?

Лысый сидел, опершись руками на стол. Покачивал головой, одновременно кусая губы.

-Вот ты мне скажи, как своему пацану. – Бородатый посмотрел на лысого. - На хуй он ей нужен вообще? Может, ты ее не удовлетворяешь, а?

-Не пизди.

-Не, а хули ты сразу – не пизди? Я тебя спрашиваю по-нормальному, как пацан пацана. Ты мне честно можешь сказать. Я никому не буду пиздеть. Не удовлетворяешь?

-Не пизди, сказал тебе.

-Ладно, не обижайся, я не в падлу… Ну так что, ебнем его? – Он кивает на меня.

-Ясный хуй, ебнем. Только надо сначала еще бухнуть. Пошли на точку сходим.

-Ебал я в рот – идти. Сходи один.

-Да что ты как не пацан? Это рядом, два дома всего.

-Ладно, хуй с тобой, пошли.

-Хуй всегда со мной.

Они выходят из комнаты. В прихожей хлопает дверь. Я пытаюсь высвободить руку из ремня. Он затянут туго. Я смотрю на батарею. Синяя краска потрескалась, под ней старая – желтая.

В комнату заходит Света. Присаживается на корточки.

-Слушай сюда, - говорит она. – Сейчас ты уйдешь, и чтоб ты больше никогда сюда не приходил и не звонил. Ты понял?

У Светы рассечена и распухла нижняя губа, под ней - пятнышко засохшей кровь.

Она тянется расстегнуть ремень.

-Не надо, - говорю я. – Он потом тебя убьет.

Она хмыкает.

-Делай, что я тебе говорю. Ничего он не сделает. Я сама не останусь, к матке пойду. А потом проспится – и все будет нормально.

Она расстегивает ремень. Я встаю, иду в прихожую, всовываю ноги в кроссовки. Выхожу из квартиры. Останавливаюсь на лестничной площадке. Голосов внизу не слышно. Я быстро спускаюсь по лестнице.

*

Я выпрыгиваю из троллейбуса. Чтобы пересесть на "двойку", надо или пиздовать вокруг забора завода, или перелезть и пройти по территории.

Я перелезаю. С Коляном не перелезал ни разу – он говорил, что там собаки и сторож с дробовиком.

Но мне все по хую. Если будут собаки, возьму палку или камень, а если сторож доебется, пошлю его на хуй.

Иду мимо цеха. Никаких собак нет. Сторожа тоже. Перелезаю забор с другой стороны, иду к остановке "Завод Куйбышева".

В тралике на заднем сиденье сидит Копылова с моего класса.

-Привет, - говорю я.

-Привет.

-Откуда ты так поздно? Со стрелки?

-Какая тебе разница?

-Большая.

-Я же не спрашиваю у тебя, откуда ты.

-А ты спроси. Я могу рассказать. – Я улыбаюсь.

-Я все равно тебе не поверю.

-А хочешь завтра прийти ко мне? – спрашиваю я. - Я знаю, где мамаша прячет бутылку шампанского.

-А потом что?

-Ну, как что? Музыку послушаем, потом это самое… - Я улыбаюсь.

-Ты вообще испорченный. Только об этом думаешь. И это ты только в десятый перешел. А что с тобой будет дальше?

Копылова хохочет. Я тоже.

Я закатываю рукав рубашки, расстегиваю браслет часов.

-Смотри, это из-за тебя. – Я показываю на узкий длинный шрам на запястье. – В начале лета.

-Ты врешь, - говорит она.

-Не хочешь – не верь.

*

В подъезде я не иду в квартиру, поднимаюсь на пятый этаж. Залезаю по металлической лестнице, открываю люк, выхожу на крышу. Сажусь, прислонившись будке.

В кармане рубашки – помятая пачка "Столичных" и коробок спичек. Все это время мне не хотелось курить, я даже про это не думал. Я достаю сигарету за сигаретой. Они все поломаны, кроме одной.

Я подкуриваю, затягиваюсь, смотрю на трубы завода Куйбышева. На них светятся красные огоньки.

Даже если бы в субботу я знал, что будет потом, я все равно бы пошел с ней. И все равно позвонил бы потом. И все равно бы приехал.