СОВЕТСКИЕ ВЕЩИ

В СССР не знали слова "консьюмеризм", но - с сегодняшних позиций - советские люди, жившие в состоянии постоянного дефицита многих товаров, были абсолютными, даже карикатурными консьюмеристами.
Отдельные группы вещей и немногие бренды, доходившие до "Совка", приобретали сакральный статус без всякой рекламы и промоушна (какой смысл продвигать то, что купить невозможно, или хлам, который покупали только по необходимости?)
Всеобщая бедность подталкивала людей к подчеркнутой, почти анекдотичной демонстрации своего "богатства" (позже, в девяностые годы, когда возможности расширятся, это дойдет до абсурда).
В каждой "стенке" - неизбежном предмете мебели гостиной 80-х - обязательно было застекленное отделение для хрустальной посуды.
На обычные, "левые" джинсы пришивались "бирки", устанавливались клепки.
"Москвичи" и "Запорожцы" украшали всевозможными наклейками, катафотами и эмблемами.
Я наблюдал все это - и до какой-то степени, в силу юного возраста - тоже участвовал в этом советском "консьюмеризме от бедности".
По прошествии тридцати с лишним лет я вспоминаю о некоторых наиболее желанных или важных объектах позднесоветского консьюмеризма - по крайней мере, казавшихся такими мне, "пацану с окраины" Могилева.

1. Книги

Начинаю с не самой важной, но, пожалуй, максимально утратившей с тех пор свою ценность "товарной группы" - книг.
В восьмидесятые книги еще были ценностью. Вряд ли "духовной", но чем-то, что было принято покупать.
На окраине Могилева, где я тогда жил, находился книжный магазин "Маяк" - на первом этаже трехэтажного дома послевоенной постройки, в двух шагах от троллейбусной остановки.
Когда в магазине "выбрасывали" книги, там толпился народ, стояли очереди не меньше, чем в ГУМе. При этом район - "Рабочий поселок" - был пролетарский, заселенный рабочими завода искусственного волокна и более мелких окрестных заводов и фабрик.
Очереди образовывались, конечно, за "дефицитным" книгами. Обычные пылились на полках и были никому не нужны: белорусская литература, малоизвестные "соцреалисты", поэты второго эшелона. "Дефицитные" книги выкладывали на столах рядом с кассой. Среди них была не только массовая литература - Джеймс Фенимор Купер или Морис Дрюон. Расхватывали и Виктора Гюго, и Оноре де Бальзака. Книги стоили от двух до пяти рублей - не так уж и мало при тех зарплатах.
Люди более "продвинутные", чем средний покупатель "Маяка" - выстаивали в нщн более длинных очередях, чтобы выиграть подписку на собрание сочинений классиков. В магазине на проспекте Мира был отдел подписных изданий. Там на полках, за стеклом, стояли красивые тома с цифрами. Эти книги просто так не продавались - только по открытке, сообщающей, что поступил очередной том подписки. Я с завистью смотрел на корешки томов: у нас дома подписных изданий не было, родители этим не занимались, довольствуясь тем, что удавалось купить на работе через "Общество книголюбов". Через это общество распространялись "дефицитные" книги, но почти всегда с каким-то мусором "в нагрузку".
Году в девяносто третьем мне вдруг захотелось собрать свою библиотеку: ачал с собраний сочинений классиков - Толстого и Достоевского. Люди в те годы "дикого капитализма" избавлялись от "подписок", чтобы за вырученные деньги купить что-то более необходимое.
Я уже точно не помню порядок цен, но стоили "подписки" недорого - думаю, меньше доллара за том.
За двадцатью двумя томами Толстого я приехал в двухэтажный дом в центре Могилева, чуть в стороне от главной улицы - Первомайской. Каждый том был упакован в прозрачную полиэтиленовую обложку для школьных учебников. Я видел, как пожилой женщине, продававшей книги, жалко с ними расставаться.
Расстроенная, она говорила глупости: если девушка увидит у меня дома "подписку" Толстого, это сразу возвысит меня в ее глазах. Я внутренне усмехнулся: в то время девушкам было насрать на книги. Они любили "сникерсы", ликер "амаретто" и ментоловые сигареты. Я сложил книги в большую сумку, отдал женщине деньги и вышел.

2. Джинсы

С детства я знал что джинсы - это не просто штаны, а штаны "особые". Их, в отличие от остальной одежды, не покупали, а "доставали" через "базы" и ОРСы ("отделы рабочего снабжения"): в магазинах их не было вообще. А после первого класса я понял разницу между джинсами "настоящими" и "ненастоящими".
Мы с папой отдыхали в Гагре по "туристической" путевке - снимая комнату в частном секторе. Хозяйский сын, младше меня на год, "обсерал" мои болгарские штаны с нашивкой "Rila", понтуясь своими - "настоящими", привезенными тетей из загранпоездки. Правда, его джинсы были размера на два больше, чем надо, и он носил их на подтяжках и с заложенными снизу штанинами. Какой они были фирмы, я внимания не обратил. В восемь лет мне было не до "фирм".
Но уже классе в пятом я услышал в школе разговоры про то, что "самые лучшие джинсы - это "levi's" и "super perry's"", и начал обращать внимания на "бирки", пришитые сзади к джинсам могилевских парней и девушек, купленным на барахолке или на "базе". "Базы" и ОРСы были, по сути, оптово-торговыми предприятиями - через них товары распределялись по магазинам. Но большая часть дефицитных товаров до магазинов не доходила: работники "баз" покупали их для себя, для родственников и друзей, а кто-то и для "спекуляции". Ясно, что попасть на работу на базу было непросто.
К тому времени, когда я узнал про "лучшие джинсы", у меня тогда уже был джинсовый костюм, но из "невытирающейся" ткани, то есть, по тем понятиям, "ненастоящий".
Два моих одноклассника носили ушитые "фирменные" джинсы старших братьев/сестер. Еще у одного были советские, какой-то белорусской фабрики, с железкой "Немига" на заднем кармане. Это название минской реки никто в моем классе не знал, и оно было выбито таким причудливым шрифтом, что некоторые принимали слово за "нерусское". И, соответственно, джинсы за "фирменные".
Но, неважно, "наши" или импортные, они хотя бы "вытирались" - не то, что мои. Я пробовал намазать их мелом на швах, где "настоящие" джинсы начинают вытираться, но мел быстро стерся.
Одноклассники говорили, что есть специальная жидкость - "джинсы красить, чтобы смотрелись, как вытерсоны". Ее, вроде бы, можно было купить за пять рублей, но в нашей школе никто не продавал. Чтобы не отстать от других, я тоже попросил, чтобы мне перешили старые джинсы брата. Фирма называлась "New Step." Я больше никогда про нее не слышал.
Первыми джинсами, появившимися в Могилеве в "свободной" продаже, были итальянские "Rifle". Шло лето 1984-го года, народ слушал "итальянцев", и парни колхозного вида таскали по улицам кассетники "Электроника" и "Весна", из которых звучали Челентано и Кутуньо.
"Rifle" продавали в магазине "Товары для мужчин" на улице Космонавтов по цене сто рублей - месячная зарплата молодого инженера или учителя. Цены на барахолке были еще выше: от ста двадцати до ста восьмидесяти. Фасон тех джинсов называли "банан". К ним прилагался "фирменный" белый ремень с металлической пряжкой, на которой было выбито "Rifle". Скоро в городе появилось много людей в таких джинсах, выделявшихся, прежде всего, болтавшимся концом ремня.
А через два - три года джинсы стали постоянно продаваться в могилевских магазинах. Когда после восьмого класса родители сами предложили купить мне новые джинсы, выбирать нужно было из трех-четырех "брэндов" - совершенно мне не известных ("Rifle" к тому времени исчез).
Я выбрал марку "F.U.'S". Джинсы были какого-то непривычно светлого цвета и продавались в комплекте с ремнем, который был еще круче, чем "райфловский": не однотонный, а полосатый, сине-красно-белый. В какой стране были сделаны джинсы, я не помню. Носил их без особого кайфа: джинсы у нас "на районе" уже выходили из моды, а входили в нее "клеши" - ширина внизу от 26 сантиметров.

3. Велосипеды

В восьмидесятые велосипед не был ни дефицитной, ни статусной вещью. Но все же я напишу здесь и о велосипедах - из-за их значения для пацанов 10-14 лет, еще не пересевших на мотоциклы (мопеды никого тогда не интересовали).
Трехколесного велосипеда у меня не было. Первым моим велосипедом был двухколесный, с прикручивающимися к заднему колесу колесиками - чтобы не упасть. Научился ездить я быстро, и скоро катался уже без колесиков. Это было задолго до школы - лет в пять.
Вообще в "продуктовую линейку" входили целых пять велосипедов: трехколесный, детский двухколесный, "школьник", "орленок" и "взрослик". Я не знал никого, у кого последовательно были бы все пять. Сам я "проскочил" трехколесный и "школьник".
А вот "орленок" у меня был, правда, назывался по-другому: у него, выпущенного в Литве, на Шауляйском заводе было "нерусское" название - "Ereliukas". В СССР, при централизованном планировании, это было нормой: одна и та же модель велосипеда или, например, магнитофона, могла выпускаться на разных заводах в разных частях страны под разными марками.
Появился он у меня классе в первом, зимой, и папа повесил его до весны на стену в туалете. От велосипеда пахло краской, маслом и резиной. Я кайфовал от этого запаха. Но "орленок" мне быстро надоел.
Как и всем пацанам-одноклассникам, я хотел "взрослик". Или "раскладушку" - раскладной велосипед. В Могилеве, естественно, продавались "раскладушки" минского мотовелозавода. Такая была у Сани, пацана на год младше меня, соседа моей бабушки.
Мы катались наперегонки по улице Жбанкова: он на "раскладушке", я - на своем "орленке". Недостатком "раскладушки" для подобных гонок были маленькие колеса: Санин велик физически ехал медленнее, и я всегда легко его обгонял. Но Саня (кстати, будущий рэкетир), нагло мухлевал: проезжал на несколько метров дальше, чем мы договаривались, и кричал потом, что победил.
Может, из-за маленьких колес я предпочел "раскладушке" "взрослик". А, может, родители мне выбора не предложили -а не помню. Велосипед - светло-зеленый, с круглыми "катафотами" спереди и сзади, которые тогда только начали устанавливать - купили в конце зимы 82-го года.
Я учился в третьем классе. В ближайшие годы я всячески "украшал" свой велик по тогдашней местной моде: резиновые брызговики на оба крыла, побольше катафотов на спицы, переводные картинки на "кобуру", пластмассовая фигурка индейца или солдата на крыло спереди.
В украшательстве я зашел так далеко, что мой "велик" стал слишком заметным. Несколько раз на меня наезжали пацаны постарше, хотели снять "катафоты", говоря, что я их "попиздил" у них. Я как-то отмазывался или сбегал.
Большую часть почти каждого лета я проводил, катаясь на "велике" по Рабочему и окрестностям. Иногда один, иногда с кем-то из тогдашних приятелей.
Первое лето, когда я, наверно, ни разу не сел на "велик", или сел всего несколько раз, было в 88-м году, после девятого класса. Все два месяца, оставшихся после практики на ремонтном заводе, я играл в футбол или "ходил" с девушкой. "Велик" казался чем-то "детским".

4. Фотоаппараты

Когда я в середине девяностых, еще студентом, устроился на работу, хозяин фирмы - ему было немного за тридцать - хвастался, что "всего добился сам": "В двадцать лет, когда я женился, у меня не было ничего своего, только костюм и фотоаппарат".
Да, еще в середине восьмидесятых фотоаппарат был хоть и не "предметом статуса", то, по крайней мере, сравнительно дорогой и желанной вещью.
"Главный" отдел фототоваров Могилева находился на третьем этаже ГУМа - и у застекленной витрины с "Зенитами", "Киевами" и "ФЭДами" постоянно толпились пацаны и какое-то количество мужчин постарше (девушек не помню). На фоне барахла из остальных отделов ГУМа хромированные корпуса и поблескивающие объективы выглядели впечатляюще.
Самый дешевый из "хороших" фотоаппаратов, "Зенит-Е", стоил 90 рублей, а некоторые - больше двух сотен.
Фотолюбителями были многие, хотя процесс получения фотографий был долгим и сложным, а качество любительского фото - при всем старании фотографа - ограничивалось несовершенством техники, пленки, бумаги и реактивов.
В моей школе фотографировали как минимум десятка два пацанов - благодаря фотокружку, который вел учитель труда. Я пришел туда, уже научившись фотографировать и печатать фотографии "методом проб и ошибок", и делать мне было нечего: кроме технических основ фотографии кружок ничего не давал.
Родители купили мне первый фотоаппарат летом 1984-го года (мне было двенадцать): самый на тот момент простой и дешевый, "Смена-8м" за 15 рублей (был еще, вспоминаю, "Этюд" в пластмассовом корпусе, но это - практически игрушка).
У отца был ФЭД-3 и полный набор аппаратуры. Но он серьезно занимался фотографией лишь в молодости, а тогда все принадлежности, купленные в начале семидесятых, - бачок для пленок, фотоувеличитель, красный фонарь, кюветы для растворов - лежали без дела и, естественно, досталось мне. "Смена" была сносной камерой, чтобы на ней учиться - я отснял несколько пленок и напечатал какое-то количество фотографий, а потом перешел на ФЭД.
Кстати, особого прогресса в качестве снимков не произошло: многое зависело от проявки и печати, а проявитель с закрепителем и бумага были не слишком качественными, да и разбирался я во всем этом я поверхностно.
В конце восьмидесятых на смену ФЭДу пришел "Зенит-Е", отданный мне в бессрочное пользование дядей. Его я взял в 90-м году в первую свою загранпоездку - в только что объединившуюся Германию.
Тогда советские фотоаппараты активно вывозили за рубеж, делая на этом бизнес - у нас они стоили в переводе на валюту копейки, а в Европе кто-то покупал их как сувенир, кто-то из-за дешевизны. Помню безумные истории про японцев, которые, якобы, приезжали в СССР, покупали фотоаппараты, откручивали объективы и забирали, а корпуса выбрасывали.
Продать "Зенит" в Германии можно было марок за двадцать - в пересчете на тогдашний курс черного рынка - 13 рублей - получалось 260 рублей. В то время слегка модернизированный "Зенит-Е" продавался уже по "договорной цене" 220 рублей, и большого смысла в такой "сделке" не было. К некоторому удивлению дяди я привез фотоаппарат назад и скоро вернул ему, купив себе новый.

5. Автомобили

В нашей семье не было автомобиля. Во всем доме - пятиэтажке на 70 квартир - их было всего несколько. В том числе, у соседа по лестничной площадке - сначала салатовый "Запорожец", потом - зеленые "Жигули" ВАЗ-21011.
Сосед заработал деньги на машину на "шабашке". Что это такое, я представлял себе весьма приблизительно. Очевидно какие-то стройки в колхозах и совхозах, финансировать которые в рамках плановой экономики не получалось, и поэтому использовали "серые схемы". Издыхающая социалистическая система бороться с ними даже не пыталась.
Как сосед смог купить новые "Жигули", не прождав в очереди по месту работы несколько лет - не знаю. Возможно, "взял с переплатой". Тогда это практиковалось: дождавшись очереди на автомобиль и купив его, советский гражданин мог тут же перепродать машину дороже "официальной" цены - через комиссионный магазин.
С точки зрения уголовного кодекса это, конечно, была спекуляция, но на это закрывали глаза. Некоторые даже зарабатывали подобными "сделками" - например, родственники инвалидов войны. Инвалиды стояли на льготной очереди и, теоретически, каждый год или два могли купить машину. И не какую-нибудь "инвалидку" - "Запорожец" с ручным управлением, - а приличную по тем временам "Ладу" или "Ниву".
Инвалидный "Запорожец" в нашем доме, кстати, тоже был - на нем ездил дед из соседнего подъезда, инвалид войны, надевавший каждый год на девятое мая китель с медалями.
А вторым автомобилем нашего подъезда был светло-коричневый "Москвич-412". Хозяин-"итээровец" жил на пятом этаже, с женой и тремя детьми в такой же "двушке", как наша. Выезжал он только "в сезон" - с апреля по октябрь, - а на зиму ставил машину в гараж.
У родителей моих одноклассников и одноклассниц автомобилей, как правило, тоже не было. Тогда о причинах я особо не думал. Сейчас понимаю, что дело было и в дефиците, и высокой цене (около пяти тысяч рублей за "Москвич", "Жигули" еще дороже).
Теоретически могли себе позволить автомобиль рабочие "вредных" производств, получавшие зарплаты в два-три раза выше "среднестатистической", но большую часть денег они пропивали, да и не стремились к автомобилю, предпочитая водку.
Помню, отец одноклассницы купил машину, вернувшись "с Севера" - это был еще один способ заработать гораздо больше среднестатистического гражданина.
Автомагазинов в Могилеве не помню. Может, где-то и был один с выставленными напоказ "Запорожцами", потому что все остальные марки в продажу не поступали, а распределялись через очереди.
А как точно работала схема продаж через "комиссионки" я по малолетству не знал.
Зато я коллекционировал модели машин в масштабе 1:43. Они, как и настоящие автомобили, были в дефиците, и появлялись в отделах сувениров и игрушек нечасто. Стоили, кстати, недешево: модель "Москвича", выпускаемая каким-то саратовским заводом, продавалась по 3 рубля 50 копеек, "Волги" - по 5 руб. 60 коп. Самой дорогой была "Нива" - около десятки.
На школьном "черном рынке" модели практически не торговались: слишком дорого для пацанов 10-12 лет, а ребятам постарше было уже не до моделек.